Детский нейрохирург. Без права на ошибку: о том, кто спасает жизни маленьких пациентов - Джей Джаямохан
От одного из консультантов я услышал фразу, которую в итоге позаимствовал. Джим любил говорить: «Если ты увидишь, что я делаю какую-то глупость, будь добр, сразу мне об этом скажи. Не жди, пока я напортачу. Ты – моя подстраховка». И это были слова одного из самых опытных в мире детских нейрохирургов, сказанные совсем зеленому мне, – подобная позиция заслуживает восхищения. Теперь я и сам стараюсь аналогично вести себя со всеми своими подопечными.
Однажды к нам поступил ребенок с травмой головы, и старший хирург спросил моего мнения. В больнице Глазго через меня прошли десятки пациентов с травмами. По сути, это было хлебом насущным нашего отделения. Так что советов у меня было хоть отбавляй.
– Может, тогда в этот раз ты будешь за главного, Джей? – предложил он.
В очередной раз вспоминая свой прежний опыт взаимодействия со старшими врачами, я ответил:
– Сочту за честь.
Полагаю, то, что я, неоперившийся младший врач из Глазго, обладал гораздо большим опытом работы с травмами головы, чем консультант из Торонто, многое говорило о культурных различиях двух стран, однако дареному коню в зубы не смотрят, и я всегда с удовольствием брал на себя дополнительную ответственность, когда поступали пациенты с ужасными повреждениями головы.
А они были действительно ужасными, потому что далеко не всегда травмы – результат несчастного случая. На самом деле по своему опыту операций на взрослых могу сказать, что чаще всего они совершенно неслучайны.
«Но это ведь было в Глазго, – думал я, глядя на снимок ушибленного мозга своего нового пациента. – Это были отупевшие от выпивки пьяницы. Передо мной же шестимесячный малыш. Никто бы не сделал такого с ним специально».
Я бросил взгляд на его родителей. Или все-таки сделал?
5
Бэтмен и Робин
В основе любого диагноза лежат три вещи: история болезни, осмотр пациента, диагностические процедуры. Иногда бывает, что история болезни и проведенное обследование полностью противоречат друг другу.
Однажды к нам поступил младенец с травмой головы. Пара ординаторов не стали за него браться, так как предпочитали оперировать опухоли. Я шел следующим в очереди. Девочка явно была в плохом состоянии. Беспокоила же меня больше всего не травма, а родители пациентки. Их версия событий менялась каждые полчаса:
– Она упала.
– На нее перевернулась корзина.
– Ее опрокинула собака.
– Она пряталась под столом и резко подняла голову.
Часть объяснений можно было исключить уже в связи с возрастом девочки. Ей было всего восемь месяцев. Она не могла ходить, так что не могла и упасть. Собака сбила ее с ног? Для этого ребенок должен была сначала на них подняться. Другие описания вызывали подозрения попросту из-за многих других рассказанных родителями историй. Я был убежден, что они что-то скрывали.
Эти два человека, по их словам, все время находились рядом с ребенком, однако все равно не могли объяснить, что именно случилось. Даже они должны были понимать, как неубедительно звучали их объяснения. Видимо, все-таки не понимали.
Обычно люди приходят и говорят: «У малыша Джонни рвота, он не держится на ногах, шатается, у него дергается рука» – так мы узнаем, на что обратить внимание. Мы проводим обследования, находим проблему, пытаемся с ней справиться. Процесс довольно прямолинейный. Если же приходится гадать, говорят ли родители правду, ситуация становится куда сложнее.
Мне было тридцать три, вскоре я должен был получить квалификацию детского нейрохирурга, и в течение года мне предстояло заняться поисками работы. На данном этапе своей карьеры нередко начинаешь немного зазнаваться. Пожалуй, появляется чрезмерная уверенность в своих знаниях. Чтобы этого добиться, я посвятил всю свою жизнь и уйму денег – и я имею в виду не только стажировку в Канаде. Как следствие, сомнения в собственной правоте возникают реже.
А я был уверен, что родители врут. На все сто. Вместе с тем допрашивать их не входило в мои обязанности. От меня требовалось определить характер полученной травмы и как можно быстрее и эффективнее справиться с ее последствиями. Я мог лишь сообщить в социальную службу после того, как ребенку уже ничего не будет угрожать.
На тот момент мне казалось, что это типичная травма. Мне и в голову не могло прийти, что причина повреждений может крыться в чем-то другом. Я провел операцию: просверлил череп, чтобы избавиться от отека мозга. Два часа на все про все. Наложив швы, я задумался о том, какой во всем этом был смысл. Я помог ребенку, чтобы его потом снова избили? Может, и так. А может, и нет.
После операции меня нашла одна из коллег.
– Мы получили результаты, – сказала она, размахивая стопкой бумаги. – Оказывается, у ребенка нарушение свертываемости крови.
– Дайте взглянуть.
Я изучил записи, и там черным по белому было написано, что у девочки повышенная склонность к кровотечениям. Это могло объяснить внутричерепное кровоизлияние, которое привело к нарушению мозговых функций, хотя никак не объясняло странного поведения родителей.
– Ты же согласна, что они какие-то мутные?
– Это точно.
– С чего бы им так себя вести, если они невиновны?
Коллега пожала плечами.
Этот случай меня одернул. Я был полностью уверен в существовании единственно возможного объяснения, но оказалось, что есть и другое. Мне не хотелось снова допустить подобную ошибку. Поспешные выводы не идут на пользу никому, и уж пациентам и подавно.
Я начал тщательно изучать непростой вопрос. Патологдоктор Джон Планкетт написал в «Британском медицинском журнале» статью о насилии над детьми. Планкетт не верит в так называемый синдром детского сотрясения. Он не признает, что ребенка можно затрясти до смерти, не вызывав серьезную травму шеи, и на многих страницах автор подробно аргументирует свою точку зрения, приводя различные доказательства. В этой статье точно есть над чем задуматься.
Меня всегда учили, что факты незыблемы. В медицинской школе фактов приводится море – мы учим их и применяем на практике.
Нам, наивным студентам, все казалось элементарным, однако теперь выяснилось, что факты лишь часть головоломки. Обстоятельства также необходимо принимать во внимание. Вскоре, правда, я осознал, что подтасовывать можно и их.
Я покинул Канаду несколько месяцев спустя, так и не узнав, было ли
